Сломанные побеги - Страница 51

— Не имеет значения. Покупать будут новый бестселлер Фалька, а о ком он написал книгу, уже неважно. Скандал со смертью Акишина привлек читателя к первой книге. Вторая подкрепила успех. В ней речь шла о мировой звезде балета, но и имя Фалька сыграло свою роль. Тиражи утроились по сравнению с первой книгой. Фальк сам стал суперзвездой.

— И все же новый бестселлер должен появиться.

— Согласна. И опять мы ничего не можем поделать. Наша участь — сидеть и ждать очередного скандала с убийством.

Ждать пришлось целых три месяца. Кончилась зима, и опять на дворе запели птички.

Третья книга Саши Фалька называлась «Проклятая молодость».

9.

«Меня преследует страх. Я хотел славы, по добился лишь одиночества. Пока Лиля была со мной рядом, жизнь имела смысл, отчетливо просматривалось большое будущее. Смерть

Акишина и Угрюмова всего лишь эпизоды, закономерное завершение их славы, передача эстафетной палочки мне в руки. Я сделал их имена бессмертными. Стоящий одной ногой в могиле, Акишин поставил в гроб вторую ногу. Я лишь помог ему это сделать в момент экстаза, к которому его привела собственная симфония, разливающаяся бальзамом по облепленному метастазами сердцу. Оно остановилось. Акишин умер с улыбкой на лице. Тот же финал ждал Угрюмова, больного СПИДом. Смерть съедала его по кусочкам. Я решил эту проблему в считанные секунды. Он так и не успел понять, что произошло. Днем раньше, днем позже. Смерть вичинфицированного не вызывает сожалений. Мы привыкли относиться к ней с презрением. Смерть мегазвезды в зените славы — это трагедия. Он этого не понимал. Мне удалось исправить ситуацию. Прав я или нет, решит суд. Суд Всевышнего, а не земных законов, далеких от истины и справедливости.

Теперь, когда я лишен любви, стремлений, счастья, надежд, веры, мне и самому пора уйти со сцены. Я ухожу без всяких сожалений. Человек не способен созидать с опустошенной душой и камнем на сердце. Я перестал спать, избегая ночных кошмаров. Солнце почернело в глазах. Призраки бродят по моему дому.

Однажды сделав недозволенное дозволенным, ты приобретаешь свободу. Но век свободы недолог. Подобно наркотику она возносит тебя на облака, и ты паришь в блаженстве. Всего лишь миг, а потом наступает ломка, и тогда тело и душа разрываются на части.

Убежать от самого себя и от одиночества невозможно, как выиграть забег у собственной тени.

Я принял единственное и правильное решение. Передо мной лежит револьвер. Через несколько минут он выстрелит, и небольшой кусочек свинца остановит мои мучения. В этой жизни мне больше нечего сказать!»

Под машинописным текстом стояла подпись, число и время, написанные перьевой ручкой.

Подполковник Марецкий отложил последнюю страницу в сторону и глянул на девушку, сидящую напротив его стола.

— Рукопись книги Саши Фалька мы взяли в редакции. Книга уже в типографии и на днях выйдет в свет. Запретить издание мы не можем. Полагаю, что очередной опус Фалька наделает шума больше двух предыдущих. Откровения убийцы всегда интересны читателям. Расчет тонкий.

— Стас Пестриков всегда был талантливым человеком. Я это знала еще в институте. Просто у него неудачно сложилась карьера. Он так и остался бы неприметным воробышком, если бы не встретил эту змею.

— Лилию Акишину?

— Ну, конечно.

— Это не змея, а мешок гадюк.

— Змеи, как люди. Их можно любить, кормить, ласкать, но они все равно предадут тебя.

— Хорошо. Пофилософствуем позже, Елена Сергеевна. Сейчас надо расставить точки над

Марецкий открыл папку, перевернул несколько листков и пробежал глазами по документу.

— В протоколе сказано, что вы приехали на дачу к Пестрикову в восемнадцать тридцать. Время приблизительное. Вы и обнаружили труп Пестрикова, после чего вызвали милицию. Так?

— Все так. Протокол лежит перед вами. Какой смысл заново задавать те же вопросы? Хотите меня запутать? Если человек говорит правду, то он может ее лишь повторить. Ничего нового вы от меня не услышите.

Девушка вела себя очень уверенно и смотрела прямо в глаза опытному сыщику, не отводя взгляда в сторону.

— Как так получается, что вы всегда приезжаете на место преступления раньше милиции?

— Это не делает чести милиции, подполковник. Читайте протокол. Там все написано.

— Я уже читал. Дело передали нам на Петровку, а мы имеем обыкновение перепроверять факты. Я не хочу сказать, что коллеги из Раменского ОВД плохо работают, но протокол лишь бумажка, а я предпочитаю работать с живыми людьми. Вы наш главный свидетель. К тому же у экспертов есть сомнение в том, что Пестриков покончил жизнь самоубийством. Пятьдесят на пятьдесят.

— Вы подозреваете меня в убийстве? Какая чушь. Я бы подозревала в первую очередь соучастницу Пестрикова — Лилию Акишину. Он расписал ее коварство в своей книге с леденящими душу подробностями. Не женщина, а монстр какой-то.

— Если бы Пестрикова убила Акишина — Казанцева, то в первую очередь она забрала бы главную улику, компромат на себя. Я говорю об этой рукописи, которую вы нашли у него на столе. Иначе не имело смысла убивать его.

Лена улыбнулась.

— Она убила живого свидетеля, который может дать показания в суде под присягой. Книга не является свидетельством и доказательством для суда. Это всего лишь беллетристика. Фантазия автора. Теперь мы знаем, что две предыдущие книги были ничем иным, как вымыслом. Пестриков никогда не был гомосексуалистом. Он любил только Лилю, женщину, сумевшую воспользоваться им в своих целях, а потом забывшую о наивном мечтателе, как о прошлогоднем снеге.